Середина Земли. Иркутские были - Мария Буркова

А потому Маргарита Константиновна не была тем человеком в его глазах, перед кем стоило испытывать какой-то уважительный трепет. И на вопрос, из-за чего его выгнали с урока, отвечал хоть и спокойно, но с заметным апломбом, продолжая играться чётками в ладони: – Из-за песни «Дубинушка». Я убеждён теперь, что её вредно слушать – сразу все дубами становятся.

– Поясни свою позицию, – не повышая голоса, спокойно велела завуч, тяжело вздыхая про себя.

– Там с одном из куплетов сказано так: «англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрёл паровую машину», – прежним ровным тоном пояснил мальчишка, только вот слишком яркие искры в глазах отлично свидетельствовали, что он вовсе не спокоен. – Ну, а дальше по тексту, про Русь и дубину – ничего умнее не придумали, как за счёт людей решать тупые вопросы. Сплошная дубина кругом везде. Я и сказал, что ничего не изменилось – мне на дверь указали. Всё.

– Ну и зачем ты говорил всё это вслух? – снисходительно произнесла пожилая дама. – Тянули тебя будто за язык – молча такие вещи надо думать, если неприятностей не хочешь. Чётки свои спрячь в карман – знаешь ведь, что их отбирать положено, зачем нарываешься нарочно?

Парнишка посмотрел на начальницу с лёгким удивлением и поспешно убрал свою игрушку.

– Так как не говорить-то, когда оно так?! – фыркнул он уже более похоже на себя, без старательного желания казаться спокойным и выдержанным. – Это ж правда!

– Не нужно всем и всегда показывать, что ты на самом деле думаешь, – чуть назидательно произнесла Маргарита Константиновна. – От того, что ты поставил учителя в неловкое положение, ничего к лучшему не изменилось, а твоя репутация перед ним ухудшилась, – она потихоньку взялась поворачиваться в сторону учительской и сделала приглашающе-приказной жест, – Идём, твоя помощь тут очень нужна.

В учительской она указала мальчишке на стол, на котором лежал большой лист ватмана, полный наполовину баллончик силикатного клея и хорошо початая упаковка акварельных красок. Одного взгляда на этот набор было достаточно, чтоб догадаться, что кто-то из активистов родной школы безуспешно пытался сотворить поздравительное обращение к педагогам на грядущий День Учителя. Затем вывалила перед ним груду исчерканных поздравлениями к разным праздникам открыток. – Вот тебе ножницы, вырежи из них цветы и наклей сюда, чтоб было красиво, – ничего не выражающим спокойным тоном объяснила она задачу.

– А заголовок и текст тоже поправить? – деловито поинтересовался Пашка, разглядывая полученный объём работы. – Буквы нельзя делать, как в прописях первого класса.

– Делай, – спокойно кивнула завучиха, доставая нужный классный журнал и усаживаясь с ним за другой стол.

Уроки тогда были ещё по сорок пять минут, поэтому чистых полчаса на работу ещё оставалось, и закончить её учитель и ученик успели прежде, чем раздался звонок на перемену. Отложив заполненный чётким каллиграфическим почерком в нужных разделах классный журнал, Маргарита Константиновна ничем не дала понять, что откровенно любуется тем, что получилось у ребёнка, но про себя подумала: «И чего эта дурында, мамаша его, не отдаст его в художественную школу? Меньше бы умничал, больше было бы пользы».

– Иди в класс, скажешь, что я велела вернуться, – усталым голосом сказала она мальчишке. – И больше не скандаль, учителя не виноваты, когда тебе что-то не нравится. У нас в стране ещё много того, что было бы неплохо поправить.

Глава 2

– Ну, а Каркуша мне и вещает, стало быть – «ты, Краснов, подлец, берёшься рассуждать о вещах, о которых тебе думать не положено!» – от души хохотал Пашка, с аппетитом голодного зверя поедая мясное рагу с помидорами. – Я облез, конечно, и говорю: «Так, небось, и в средневековье таким, как Вы, это и говорили! Так средневековье хоть сказать что-то может, вон архитектура какая, не то, что наши бетонные сараи, в которых дышать нечем и тараканы живут, уродство на уродстве, глядеть тошно!», – он успевал всё же следить за реакцией слушательницы, что наблюдала за ним почти с улыбкой. – Ну, она надулась, как хомяк с крупой, и велит, мол, выйди из класса! – а, я что-то тоже окрысился, и через плечо ей так: вся аргументация у Вас, как у Пришибеева, заткнись да выйди, может, стрелять ещё будете таких, как я? В общем, приписали мне срыв урока потом, а на моих контрольных, даже решённых без ошибок, выше четвёрки никогда не стояло.

– Каркуша мне в лицо рычала, что из меня ничего путного не выйдет, – со вздохом ответила Светлана, грустно хлопнув ресницами. – Это было очень обидно слышать при всём классе.

– Нет, нас с тобой очень спасло то, что этот кошмар с характеристиками отменили тогда, а то не видать мне вуза вовсе, да и тебе тоже, – с на редкость довольной миной отвечал Пашка, весело жуя.

Ночной ветерок слегка шевелил не только тюлевую занавесь на раскрытом окне, но и чуть тягал тяжёлые шторы зелёного бархата с золотыми узорами под стилизованные французские лилии – краем глаза было заметно, что луна скоро станет так, что вот-вот рухнет в озёрную пучину, и это эффектное зрелище было бы неплохо тоже показать новой подруге в контексте полной программы очарования, сопроводив всё это парой сонетов из венка Волошина. Пашка терпеливо и незаметно дожидался этого момента – сегодня ему было столь хорошо, что уже и всего мало, и хотелось продолжать праздник до полного изнеможения. Тем не менее, если ему неведома была усталость, надлежало заботиться о даме поплотнее. Хотя о школе говорить было не особо приятно, но пока это была ещё единственная тема, которой можно было разбавлять активные приставания, коих Светка ни то боялась, ни то просто вовсе не была приучена к цивильным ухаживаниям.

Решив сперва, что партнёрша его побаивается, теперь Пашка материл про себя неуклюжего неумёху, за которого этот ребёнок всерьёз собирался замуж. Да, корявый был парень, явно… Поди, отворачивался к стенке и храпел, как хряк – девочка даже не приучена к песенкам после, а это дело Пашка любил всегда, благо никогда не фальшивил, верно схватывал то исполнение, какое довелось когда-либо услышать. В ход пошёл и Новиков и Высоцкий – горло позволяло не напрягаясь и задушевно тянуть, и задорно рассыпаться, тем более, что чувства переполняли вполне искренние, но Пашка кожей чувствовал, что для его нынешней милой это совершенно немыслимое поведение. Она то ясным взором смотрела на него с абсолютно детским восторгом, как на неземного принца, то, сжимаясь, как напуганный котёнок, снова начинала именовать его имени-отчеству. С такой реакцией молодой мужчина просто не знал, что делать: он привык к азартным играм с дамами постарше, которые ничему не удивлялись и лишь с радостным одобрением воспринимали его эстетические претензии. Оттого разговор то и дело сворачивал к ненавистной школе, в которой оба учились – и отчего их три года оказались такой пропастью, счастливый любовник так и не понял.

Обсудив вечно злой взгляд математички-завучихи и свою реакцию на него – страх у одной и желание устраивать аргументированный спор по архитектурным уклонам в стереометрии у другого – они перешли к теме изымания крупных серег и заколок и попыткам заставить Пашку подстричься. Если первое обычно удавалось у ветерана педколлектива без проблем и даже собственноручно, то второе не удалось сделать даже с помощью правильно проинструктированных активисток старших классов, поймавших упрямца под лестницей – завернув матюки такой этажности, что дебелые девахи просто заслушались, Пашка прорубил сквозь их толщу путь ногами и кулаками, наплевав на все школьные мифы о том, что девочек трогать невозможно ни под каким видом. Он также сообразил, что жаловаться разбитные девки никуда не пойдут, потому что сознаться, что их толпу уделал сопляк-одиночка на два года младше, будет неприятно и чревато насмешками до конца года. Конечно, он не мог тогда знать, что им действительно пришлось с грустью докладывать о неудаче и похищенных ножницах молодой старухе со скверным нравом, но накануне выпускного, деньги на который Пашка не сдал, кто-то рассказал ему эту историю в подробностях. Как и тот факт, что за его роскошные патлы вступилась русачка, помешанная вместе с библиотекаршей на школьном театре. Здесь уже было повеселее – Пашка, весело хохоча и прихлёбывая горячий чёрный чай с лимоном, поведал о подковёрной подоплёке своего участия в немало нашумевших постановках.

Ни Сергея Волконского, ни его товарища Трубецкого играть будущего заместителя главного архитектора города заставить было невозможно, да и от почётной участи быть кем-то из четвёрки мушкетёров Пашка отказался пусть вежливо, кивая на других сверстников, но жёстко и наотрез. Это вызвало настоящий шок у одухотворённых школьных работниц, но поскольку в итоге вредина, упорно делавший уроки по русскому прямо на литературе, а алгебру – на английском, предложил себя на роль сразу двух персонажей, кандидатуры на которых не были вовсе утверждены, обе очень обрадовались. Аж до премьеры спектакля при всех почётных гостях отовсюду, да, очень были рады.